"Я не хочу — не могу —

и не умею Вас обидеть."




Так из дому, гонимая тоской,

— Тобой! — всей женской памятью, всей жаждой,

Всей страстью — позабыть! — Как вал морской,

Ношусь вдоль всех штыков, мешков и граждан.



О вспененный высокий вал морской

Вдоль каменной советской Поварской!



Над дремлющей борзой склонюсь — и вдруг —

Твои глаза! — Все руки по иконам —

Твои! — О, если бы ты был без глаз, без рук,

Чтоб мне не помнить их, не помнить их, не помнить!



И, приступом, как резвая волна,

Беру головоломные дома.



Всех перецеловала чередом.

Вишу в окне. — Москва в кругу просторном.

Ведь любит вся Москва меня! — А вот твой дом...

Смеюсь, смеюсь, смеюсь с зажатым горлом.



И пятилетний, прожевав пшено:

— "Без Вас нам скучно, а с тобой смешно"...



Так, оплетенная венком детей,

Сквозь сон — слова: "Боюсь, под корень рубит —

Поляк... Ну что? — Ну как? — Нет новостей?"

— "Нет, — впрочем, есть: что он меня не любит!"



И, репликою мужа изумив,

Иду к жене — внимать, как друг ревнив.



Стихи — цветы — (И кто их не дает

Мне за стихи?) В руках — целая вьюга!

Тень на домах ползет. — Вперед! Вперед!

Чтоб по людскому цирковому кругу



Дурную память загонять в конец, —

Чтоб только не очнуться, наконец!



Так от тебя, как от самой Чумы,

Вдоль всей Москвы — ....... длинноногой

Кружить, кружить, кружить до самой тьмы —

Чтоб, наконец, у своего порога



Остановиться, дух переводя...

— И в дом войти, чтоб вновь найти — тебя!