пусть этот год здесь начнётся им.
у него поначалу был вынужденно маленький круг общения. а потом - в войну - после смерти Цветаевой - очень мало кто настолько принимал Мура к сердцу, настолько считался с ним, чтобы у него была возможность причинить человеку боль. и всё же несколько человек было, на мой взгляд, достаточно ему близких для этого. тех, до кого он мог бы дотянуться. тётя, Елизавета Эфрон; сестра. и девушка, с которой он познакомился в старших классах, Валентина Предатько. /трогательные записи о ней в его дневнике./
нет, никому из них, насколько мне известно, он не причинил боли в своей жизни.
и мне смутно припоминается, что вроде бы это он, вернувшись из эвакуации в Москву, вытащил часть архива Цветаевой от московских знакомых, коллекционеров, живших в Новодевичьем монастыре, и передал Елизавете. чем и спас.
ну и да, не продал ни бумажки из этого архива, хотя, наверно, покупатели бы нашлись, а он голодал в эвакуации.
продал только - сожалея об этом - насколько можно понять из его дневника, книги чужих стихов с дарственными надписями ему от матери.
и это он маме говорил в Москве, в 1941 году, о Елабуге: не езди!..