вотЕлизавета Дмитриева /впоследствии, по мужу, Васильева/ - автор Черубины - сыграла именно в эту игру: "как вещь могла и долженствовала быть". Волошин, записывая историю Черубины и рассказывая о тех событиях Цветаевой, тоже сыграл в эту самую игру: несколько изменил в своём рассказе смысл и содержание игры Дмитриевой. ровно в том ключе, о котором в том же очерке так замечательно сказала Цветаева - дополнил действительность, подчеркнул важное: "...не лучше ли я, и не больше ли - я?"
Дмитриева не была простой и скромной школьной учительницей действительно ни разу, вот в чём фишка. если ещё не абсолютно убедительный аргумент против этого, что её любили Гумилёв и Волошин, и многие другие - мало ли кто кого любит - то её письма и дневниковые записи Волошина о её детстве и о его отношениях с ней совершенно достаточно почитать, чтобы никакой простой и скромной учительницы и духу не осталось. да, была не восхитительно хороша собой - но вполне привлекательна; да, хромала - но, вопреки большим усилиям родных - а может и благодаря этим усилиям, потому что пришлось их преодолевать - ничуть не смущалась этого. и ей совершенно не нужна была маска, чтобы напечататься: "...личные связи в "Аполлоне", через Гумилёва и Волошина" - не через кого-нибудь - "а также издательский интерес к женской поэзии благоприятствовали ей".
она согласилась сыграть в игру просто - сложнее, чем с какими-либо приземлёнными целями - чтобы сыграть в игру. в ней самой было хотя не так уж много от Черубины, но кое-что было. она потом, много лет спустя, иногда подписывалась - "Ч." и Цветаева получила именно "черубинино" письмо вовсе не потому, что Дмитриева "заигралась". ну и - поздние стихи зачастую похожи по настрою на черубинины. - но при всём этом Дмитриева вместе с Волошиным придумала и осуществила Черубину вовсе не потому, что хотела - как о том сообщал Волошин и пишет Цветаева - осуществить в себе что-то, что не могло найти воплощения в её обычной жизни. нет, ничего такого не было, не было у неё необходимости что-то такое воплощать, её жизнь сама по себе была полноценной. - а это была просто игра.
простой и скромной школьной учительницы, которую Цветаева, по её словам, любила в Черубине - Дмитриевой - никогда не было. не было совсем, в отличие от самой Черубины. что-то, хотя и не так много, от придуманной Черубины всё же было в живой Дмитриевой; а вот от простой, скромной, сдержанной и застенчивой школьной учительницы в ней не было, похоже, ничего никогда. разве что некоторая сдержанность, замкнутость, а больше - ничего.
но могло быть... не могу сказать, было бы лучше или нет, если бы Дмитриева была такой, какой считала её Цветаева. но совершенно точно могу сказать - было бы тоже хорошо.
Дмитриева умерла в ссылке, в Ташкенте, от рака печени, о котором долго не знала. в начале декабря 1928 года. а родилась в конце марта 1887 - то есть, жизни её было 41 год.
и перед смертью молчала несколько дней, а потом сказала: "Если бы я осталась жить, я бы жила совсем по-другому". об этом сообщает, со слов её мужа, некая современница, о которой никаких сведений нет, кроме имени с инициалом - Тамара Дм.
Дмитриеву выслали в Ташкент за то, что она следовала учению антропософии, распространяла его... было другое учение, теософия, между ним и антропософией была вражда - но выслали всех вместе: "...антропософы рассматривались как часть теософского движения и были высланы заодно с ними" /теософами/.
в одном из черубининых стихотворений - в 1909 году - предсказано: "И я умру в степях чужбины".
человек на 10 лет моложе её, последний её возлюбленный, востоковед Юлиан Щуцкий сказал о ней: "...влияние на развитие моих поэтических вкусов оказала Е. И. Васильева /Черубина де Габриак/, которая, более того, собственно сделала меня человеком. Несмотря на то, что прошли уже годы с её смерти, она продолжает быть центром моего сознания, как морально-творческий идеал человека". и прочесть эти слова можно в издании его перевода китайской "Книги перемен", вышедшем в московском издательстве "Восточная литература" в 1997 году.
Щуцкого расстреляли через 10 лет после смерти Дмитриевой /как японского шпиона, да/, и было ему тогда тоже 41.
про Цветаеву никто, никто так не сказал... думаю, в основном потому, что это само собой разумелось... например, полагаю - для её детей.
я скажу: Цветаева сильно повлияла на меня, если я стала человеком - то во многом благодаря ей, и она занимает важное место в моём сознании. )
дополнительнохотя заочно - выражаю огромную признательность исследователю Марианне Ланда, автору предисловия к сборнику произведений и писем Черубины де Габриак "Исповедь" /М., 1998/ - статьи "Миф и судьба", а также не названному автору или авторам примечаний к этому сборнику. из статьи и примечаний почерпнула все приведённые здесь данные о жизни Е. И. Дмитриевой, а в статье также встретила соображения, ставшие исходными для этих заметок. первая цитата здесь, об издательских перспективах Дмитриевой - именно из статьи М. Ланда "Миф и судьба", вторая, о теософах и антропософах - из примечаний к сборнику, слова Дмитриевой и Щуцкого - тоже из примечаний.
а ещё мне очень понравились эпиграфы, предложенные составителями к собранию стихотворений Дмитриевой. два эпиграфа.
Слава моя не стареет,
лук мой крепок в руке моей.
Внимали мне,
и ожидали
и безмолствовали.
/Книга Иова, 29, 20/
Смерть и время царят на земле.
Ты владыками их не зови.
Всё, кружась, исчезает во мгле.
Неподвижно лишь солнце любви.
Владимир Соловьёв
@темы: исследования, заметки, мифотворчество, Черубина де Габриак, Цветаева и мы, Дмитриева, Васильева, Волошин
